По моему глубокому убеждению, Господь − самый великий Сценарист. Вот уж Кто никогда не разочарует сюжетным поворотом. Недаром все лучшие книги основаны на реальных событиях. История каждого человека — это изысканный паззл, где последний кусочек открывает неповторимый и захватывающий пейзаж. Это ведь Господь придумал снежинки… С самого первого момента обращения к Богу нас у что на все Его воля и во всем Его промысел. Но враг не дремлет, в отличие от нас. К каждому он находит лживое слово, подтачивает сердце.

Я родилась с тяжелой родовой травмой. Несчастная матушка моя очень страдала. В итоге всех манипуляций мои бедра были вывернуты. Я походила на лягушонка, и маме пришлось постараться, чтобы собрать мой таз. С самого детства я знаю, что такое больные ноги. Не стану описывать боль, но прогулка или стояние в очереди способны повергнуть меня в отчаяние.

В период воцерковления службы стали для меня пыткой. Я не молилась, а просто ждала, когда батюшка воскликнет: «Господу помолимся!», и я смогу поклониться. Поклониться, чтоб хотя бы на миг отступила мука. Скамейки в церкви, конечно, есть, но для молодых там места нет. Я же с палкой не хожу. Вместо этого я стою на службе и принимаю лукавые помыслы. И лишь одна радость ведет меня в храм − радость Исповеди и Причастия.

Как же хорошо, как легко на душе после Таинства. Вновь чувствуешь себя чистым и светлым, как в детстве. И так хочется этим поделиться.

Вот встречаюсь с подругой, внимательно слушаю ее. Вникаю во все ее трудности, а внутри так и подмывает произнести: «Тебе на исповедь надо». И это не из-за осуждения. Это рвется наружу невероятное желание причинить добро ближнему. Так сказать, проветрить замусоренные ложью чердаки сознания. И я говорю, а она:

− Я и сама думала, – и недовольно дует губы.

Мою подругу зовут Таня, и у нас с ней большая история взаимоотношений, совместных взлетов и падений. Мы знаем все тайны друг друга, и иногда от этого только хуже.

− И что? – я с умилением смотрю, как Таня снимает невидимые пылинки с дорогой блузки.

− Что? – она вскидывает на меня голубой взор, – Я хожу в Церковь на праздники. Ставлю свечки.

− На праздники? – я недоверчиво наклоняю голову.

− Ну, Вербное, там, и Пасха.

− Дни, когда из храма можно что-то унести, − беззлобно хихикаю я, но Таня дуется.

− А что еще надо? – она недоуменно пожимает плечами. – У меня дома и иконы есть, ты сама видела.

Это правда. Иконы остались еще от ее прабабушки. И висят в доме как картины.

− А исповедь? – спрашиваю я.

− Да отстань ты! – вскидывается Татьяна. − Не выношу я этих священников!

− Так уж много ты их знаешь?

Если честно, Таня лично не знает ни одного священника. Но так повелось, что в каждом из них она видит какой-то изъян, который мешает ей исповедаться. Однажды мы по очереди принюхивались к батюшке, потому что ей мерещился запах перегара. Я, разумеется, запаха не слышала. Диаконов же она находит грубиянами, а бабушек в лавке, кроме как ведьмами, не зовет. Словом, Церковь для нее − это толпа лукавых и порочных людей. Или вот еще: «Театр лицемеров».

− Ну, не доверяю я им! – в подтверждение моих размышлений восклицает Таня. − Как же я могу им исповедаться?!

− Ты неправильно на батюшку смотришь, — начинаю я, а сама встаю за чайником, − Он ведь кто?

− Кто? – Таня недовольно подставляет кружку и просит еще варенья.

− Батюшка… он … э-э… это…. Он как телефон! – нахожу я сравнение. Прикидываю насколько оно удачно, но времени серьезно размышлять нет. – Ты не ему говоришь. Ты В НЕГО говоришь, − произношу я и представляю недоумение на лице нашего батюшки. Интересно, чтобы он на это сказал?

− И, типа, с другой стороны Бог слушает?

− Не типа, а самым натуральным образом, − уверяю я подругу и уже думаю, как поведу аналогию дальше. Вроде того, что телефоны бывают разные: и молодые и не очень, но Таня заявляет:

− Я в это не верю, − и смотрит на меня хитро так, улыбается.

В порыве воодушевления, не замечая этого, продолжаю:

− Священник − просто человек и, может быть, не всегда заслуживает доверия, но ему свыше дается благодать! – Я театрально вскидываю указательный палец. Ни дать ни взять, учительница первая моя. – От этого дара он освящается и становится …, − замечаю взгляд Тани и теряю мысль.

− Становится телефоном, − помогает она мне и хохочет.

− Да ну тебя! – обижаюсь я и отворачиваюсь. Мне обидно не из-за смеха − обидно, что я так бездарно упустила шанс.

Тереблю край клеенки, раздумываю, как вновь приступить к башне общественного скепсиса в лице моей подруги. Тем временем Таня сама наступает.

− Ты к мощам когда поедешь? – невинно спрашивает она. – Я вот уже несколько раз была.

О, какой удар! Это ахиллесова пята моей веры. И Таня отлично это знает.

Дело в том, что мне сложно поверить в чудо от… останков человеческой плоти. Мой логический разум отказывается воспринять такую возможность. Хочу сразу пояснить, что в святых я очень даже верю, но вот в силу их мощей…. Не вижу я в них ничего удивительного. Сохранность я могу объяснить аскезой, которой тело еще при жизни было доведено до полного иссушения. Соответственно процесс разложения почти отсутствует. Если тело хоронили в пещере или подземелье, что часто случалось, тогда и есть-то его особенно некому. Плюс уход за останками; всякие там обертывания, пропитывания и прочее. Вон в мавзолее же лежит? Святой что ли? Нет. Просто грамотный уход. А многочисленные свидетельства? Желание чуда. Нам, людям, очень уж хочется чуда.

− Чего молчишь-то? – ехидно замечает Таня.

− Мне незачем туда ехать, − неохотно отвечаю я.

− А чего так? − уже не скрывая своего веселья, куражится подруга.

Тут я испугалась. Получается, что так меня каждый на смех поднять может? Мол, у каких мощей была? А еще верующая называется! Проповеди тут читает! Стыдоба!

− А вот возьму и поеду! – решительно заявляю я. Для пущей убедительности по столу кулаком – бах!

Но Таня расплывается, словно чеширский кот:

− И к Ксении Петербуржской?

− Ты! – задыхаюсь от возмущения. – Там очередь большая! Ты же знаешь, я не могу стоять!

− Ну, ну, − понимающе кивает Таня. И больше мы об этом не говорим.

Ночью не спится. Вспоминаю педагогическое училище. Место, в котором все началось…

Педулище, так ласково мы его называли. Там учились одни девочки. Социальные слои вперемешку. Я из бедных.

Была в нашей группе девочка по имени Ксения, чистенькая и надменная. И очень она почитала Ксению Петербуржскую, считала ее своей покровительницей и защитницей. Только и говорила о ней. Даже иконку при себе имела. Папа этой Ксении спонсировал наше училище. И семья их, по понятным причинам, была на хорошем счету.

Однажды группа решила сбежать с последней пары. Уговор был − бежать всем. Предполагалось, что в таком случае легко будет убедить наивных учителей в ошибке расписания. Все сбежали…, кроме Ксении. Она же послушно написала список для директора — от идеологов предприятия до инертных единиц. Идеологов решили серьезно наказать, а они, в свою очередь, решили наказать стукача.

Сговорились дождаться ее после занятий и поучить уму-разуму. Будущие педагоги − люди суровые, там слабакам делать нечего. Девочки сплевывали на землю и обсуждали длинную косу Ксении, которую удобно будет намотать на кулак. Я хоть и не входила в авангард ситуации, все же была свидетельницей обсуждения будущей расправы. Мне стало страшно за Ксению. Но вдруг мелькнула надежда. Кто-то упомянул покаяние. Я же схватилась за эту возможность и буквально бросилась к будущей жертве. Оттащила ее в сторонку, сказала:

−  Тебе извиниться надо.

− Зачем? – удивилась она.

− Затем, что из-за тебя проблемы.

− А мне-то что? – пожала плечами Ксения. – Нечего было дурить учителей.

− Если ты не извинишься, тебе морду набьют, − как можно более убедительно сообщила я ей.

Она вроде испугалась. Отошла от меня. Я же подумала, что ей нужно время, чтобы все хорошенько взвесить.

После занятий мы караулили ее за корпусом. Мне было интересно узнать, что она решила. При этом я успокаивала себя тем, что предупрежденный уже спасен. В какой-то момент Ксения вышла из здания, увидела нас и торопливо пошла в другую сторону. Я облегченно вздохнула: ее никто не заметил.

А на следующий день меня отчислили, обвинив в том, что я угрожала Ксении расправой. Мои попытки оправдаться затмевались возмущением папы, который требовал сатисфакции. Мне предложили сдать участников заговора, но я же уже сказала, что меня отчислили.

Много раз мне выпадал случай съездить на Смоленское кладбище (именно там покоятся мощи святой). В разные периоды моей жизни вдруг возникало это предложение. Но после того опыта образ Ксении Петербуржской навсегда сросся в моем сознании с холодной девушкой, которая пожимает плечами и говорит: «А мне-то что?»

Теперь же было все решено. Я еду к мощам! В конце концов, цепляние за прошлое и логические доводы – вот два любимых поля лукавого. Он на этой почве гордыню взращивает, которую потом ничем не выкорчевать. Словом, оттеснив свой разум и держась за веру в то, что на все воля Божья, я поехала: к Александру Невскому, к Иоанну Кронштадтскому, а затем и к Ксении Петербуржской.

Осень, первые холодные дни, перемена погоды, перемена обуви. Только голова и плечи свободны от боли. Длинная очередь по тропинке, вдоль старых могил.

Мы встали в конце, за молодой красивой парой. А за нами сразу пристроились две девушки лет восемнадцати. Они без конца задавали друг другу вопросы, пытаясь выяснить, куда и зачем они стоят. Это отвлекало меня и веселило. Хотелось разыграть подружек, подкинув обескураживающий вариант. Но атмосфера места удерживала меня «в рамках», в зоне безобидного подслушивания. Поездка все еще казалась мне пустой тратой времени. Прошлые два места ничего не изменили. Я поклонилась мощам, поцеловала раки, передала просьбы и попросила сама. На этом все. Ни там, ни там не нужно было ждать. Пришел, сделал − быстро, оперативно. А здесь… не только очередь, но еще и на улице. Не только атмосфера, но еще и боль.

Мы постепенно продвигались вперед, и стала видна вереница людей, ходящих вокруг часовни.

− Они что, вокруг ходят? – удивленно спросила я.

− Да это такая традиция, − пояснил мой спутник.

− Пустое суеверие! − раздраженно заметил мужчина впереди.

− А куда эта очередь? – спросила девушка сзади.

Я взглянула на нее, проглотила ком с юмористическими идеями, сказала:

− Здесь покоятся мощи блаженной Ксении. Святое место.

Девушка задумчиво посмотрела на меня, потом взглянула на подругу:

− Пора бы мне бровями заняться, − сообщила она ей.

Я отвернулась, со стыдом размышляя о том, что мой ужасный вид напомнил девушке о косметологе. В правой ступне что-то пронзительно стрельнуло и, пролетев по всей ноге, замерло в пояснице. Я закусила губу, переминаясь на месте. Подумала: «И зачем я только сюда притащилась, еле стою». Потом подумала, что пути Господни неисповедимы и, раз притащилась, значит зачем-то надо. Вот взять хотя бы этих двух девочек сзади. И сами не знают, а уже приложатся к мощам. К мощам святой. Вот Оно, Провидение Божье в чистом виде. А ведь наступит момент, лет эдак через …дцать, когда они с благоговейной радостью будут вспоминать сегодняшний день. Так всегда и бывает. Ну, а я? Я что?

− Не знаю, о чем молиться? – жалобно сообщила женщина впереди своему мужу.

− Молись, о чем хочешь, − ответил он, – Только вокруг я не пойду, − мужчина недовольно сложил руки на груди.

Мы уже очень близко к входу. Люди все идут по кругу, толкают нас, извиняются. Внутри служба, и слышится запах ладана. Женщина озадачила меня. Я ведь тоже не знаю, о чем молиться. Конечно, хочется попросить о том, чтобы ноги прошли. Ну, пусть хотя бы ступни…, но как же просить, если я не верю в это. С другой стороны, я же верю Богу, и в промысел Его верю. Но ведь это получается, как у Тани…, здесь верю, а здесь не очень. Ерунда какая-то! В Евангелии есть такой человек. Хочет спастись, а отказаться от богатства не хочет. Иисус же сказал ученикам Своим: «Истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное» (Мф. 19. 23) А я бедна, в плане денег, зато в плане мыслей… ох! Мое богатство − это убеждения, логические умозаключения, интеллектуальные выкладки, да структурные теории. Мои мысли − мои скакуны, а скакуны, знаете ли, − это уже табун. Вроде были времена, когда табунами богатство мерили. Так что я очень богата. Ну все, мне уже не по себе. Ведь если хоть на секунду предположить, сделать допущение, что мощи − это реально святыня, тогда выходит, что я столько лет…. Уф, мама дорогая! Что же делать теперь?

− Извините, − говорит парень, проталкиваясь мимо.

И тут меня осеняет. Мне надо извиниться! Просить буду в другой раз. Сейчас же просто извинюсь. Собралась, сосредоточилась, и…. «Прости меня, мати Ксения, грешную и глупую», − подумала я. И в тот же момент ступни перестали болеть. Просто прошли. Впервые за все годы моей жизни. Прошли и больше не болят. Даже когда бедра и спина болит, ступни не болят. До сих пор кусаю локти. Вот я маловерная! А ведь могла бы и полностью исцелиться. Ну, ничего, теперь-то я уже иначе на мощи смотрю.

Что еще сказать?

Я все думаю о том, как часто мы поддаемся на уловки нашего врага. Отступаем от храма из-за ссоры со свечницей. Уходим от исповеди и причастия из-за несимпатичного батюшки. Стыдимся своей веры из-за того, что не модно. Отворачиваемся от святых из-за нелепой клеветы…

И словно нам в утешение схимонах Паисий Афонский говорит: «Бог даже все наши отклонения с пути употребляет во благо, и, таким образом, диавол не может творить зла». О, как много всего оставил нам Господь, будто хлебные крошки по темному лесу. Ничего не кончено, ни в одной жизни, пока последний кусочек не поставлен на место. И еще… слава Тебе, Боже наш, что есть надежда на покаяние.

Васса БОГДАНОВА

Публикация Иннокентиевского храма Хабаровска