Самое первое вспоминание о Пасхе – как мы дома всей семьей готовили куличи. Наша мама замесила огромное количество теста и раздает каждому из нас по кусочку, чтобы мы месили дальше. Мы все старательно работаем. Потом мама важно и невозмутимо берет обратно наши кусочки, ставшие более или менее серые от наших более или менее вымытых рук, и мешает их с основной массой. Для куличей приготовлены консервные банки самых разных размеров. Скоро по дому разносится неповторимый запах пекущихся куличей.
Пасху всегда готовили в четверг или пятницу. Как ее делали – не помню. Помню перевернутые пирамиды, вставленные в кастрюли, и кучи камней сверху. Весь холодильник заполнен ими.
В Великую Субботу мы красили яйца. Большой кухонный стол покрыт газетами. Мама наливает уксус в банки, опускает туда цветные бумажки и наливает кипяток. Каждый выбирает свой цвет, мама нам кладет по яйцу. Мы нетерпеливо ждем пока они набирают цвет. В это время мама закутывает несколько яиц в тряпочки и кладет их в кастрюлю с луковыми очистками и водой на кипячение. Выходят яйца самые разные, мраморные, – всех оттенков коричневого. Мои любимые.
Мы жили далеко от церкви, без машины до 1968 года, на транспорте часа полтора в один конец со сложным маршрутом. Первые дни Страстной мы в церковь не ездили. В первый раз приезжали на литургию в Великий Четверг. Двенадцать Евангелий мама нам читала дома. Помню вынос Плащаницы, торжественная служба. Нести Плащаницы приглашали всегда старейших церкви (помню реакцию моего отца, когда его впервые пригласили: все, стариком стал!!!). Но вот уже и наше радостное ожидание в субботу утром, когда меняли облачение с темного на белое и пели «Воскресни, Боже, суди земли»: грядет воскресший Христос, скоро, скоро мы об этом узнаем!
С десяти-двенадцати лет в среду вечером я и кое-кто из сестер стали переезжать к нашему дяде – будущему отцу Михаилу Осоргину, живущему рядом с церковью. Тогда начиналось полное «окунание» в Страстную и Пасху: службы утром и вечером, между службами – спевки, уборка и украшение церкви, сначала к Плащаницке, затем к самой Пасхе. Весь мир исчезал, оставалась только церковь.
Ночная Пасхальная служба. Все нарядно одетые, у всех девочек и женщин ожерелья из декоративных яиц, все улыбаются; мы тихо собираемся в нашей малюсенькой церкви, места не хватает, многим приходится оставаться во дворе. Все темно. И вдруг из алтаря возносится, сначала тихо-тихо, потом все громче и громче «Воскресение Твое, Христе Спасе». Сердце просто разрывается, слезы навертываются на глаза от ликования. Крестный ход и маленький наш единственный колокольчик, звенящий беспрерывно. Заутреня: мы поем, поем, кажется, вся служба состоит только из пения. Священник в разных облачениях обходит церковь: «Христос Воскресе!» – «Воистину Воскресе!»
После службы мы разговлялись всей большой семьей у дяди Миши и домой возвращались уже только ранним утром. Моя мама любила этот час: именно в это время жены-мироносицы шли к месту захоронения Иисуса Христа и получали изумительную весть о Его Воскресении.
В воскресенье вечером всегда служилась Пасхальная вечерня со своим неповторимым «Кто Бог велий». Вечерню служили не всюду, поэтому к нам приходило много народу. После вечерни устраивался всеобщий праздник в саду, где мы все вместе веселились до позднего вечера.
Я помню эти дни, посвященные церкви, молитве, пению, с большой радостью и благодарностью к тем взрослым, которые нас с любовью окружали. Именно они меня научили понимать, если не слова, которые мы пели и слушали (славянский язык я не очень-то понимала), то великую радостную грусть Страстной и ликование Пасхи, любовь и благодарение Богу, отдавшего нам Сына на наше спасение и Святого Духа на наше укрепление.
Елизавета Николаевна Тутунова,
Париж, 2014 год
